Случай необходимости - Страница 54

— Не достаточно, — сказал я. — А почему бы вам все же не выключить эту вашу мигалку и перестать наконец привлекать всеобщее внимание? Иначе я сам напишу жалобу на то, что я и моя семья подвергаемся злостным нападкам со стороны полиции и направлю ее сразу в три адреса: шефу полиции, окружному прокурору и в канцелярию мэра.

Петерсон с видимой неохотой просунул руку в окно кабины и щелкнул выключателем. Мигалка тут же погасла.

— Когда-нибудь, — сказал он, — вас все же удастся схватить за руку.

— Конечно, — согласился я. — Меня или кого-то еще.

Петерсон поскреб тыльную сторону ладони, точно так же как делал это у себя в кабинете.

— Иногда, — снова заговорил он, — я начинаю думать, что вы или и в самом деле такой слишком честный, или же просто законченный дурак.

— Возможно и то, и другое.

Он медленно кивнул.

— Возможно.

Открыв дверцу, Петерсон уселся за руль.

Я направился к крыльцу и вошел в дом. Закрывая позади себя дверь, я слышал, как полицейская машина отъехала от тротуара.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

У меня не было никакого настроения отправляться на коктейль, куда мы были приглашены, но Джудит настояла на том, что ехать надо. По дороге в Кембридж она поинтересовалась у меня:

— В чем там было дело?

— Какое?

— Зачем приезжала полиция?

— Меня пытались забрать в участок.

— На каком основании?

— Рэндалл подал жалобу. За нарушение покоя его семейства.

— Ты выкрутился?

— Думаю, что да.

Я рассказал ей вкратце о людях, с кем мне довелось повидаться за день. Когда я закончил говорить, Джудит сказала:

— Все выглядит очень запутанным.

— Ты права. По-моему, мне так и не удалось проникнуть глубже поверхности.

— Ты думаешь, что миссиз Рэндалл лгала о том чеке на три сотни долларов?

— Это не исключено, — признал я.

Ее вопрос остановил меня. Я понял, что при столь стремительном развитии событий, у меня попросту еще не было времени обдумать все то, что мне удалось узнать, просеять все факты и сложить их вместе. Я знал, что некоторые из доводов представляются непоследовательными и вступающими в противоречие друг с другом — были и такие — но я так и не сделал попытки подойти к их рассмотрению с логической точки зрения.

— Как дела у Бетти?

— Не лучшим образом. Сегодня в газете была заметка…

— Да? А я не видел.

— Просто небольшая заметка. Арестован врач, сделавший аборт. Почти никаких деталей, кроме его имени. Ей уже позвонило несколько каких-то придурков.

— Так плохо?

— Довольно неприятно. Теперь я сама стараюсь подходить к телефону.

— Молодец, хорошая девочка.

— Она старается сдерживать себя, пытается делать вид, как будто ничего не случилось. Уж не знаю, к худу это или к добру. Потому что у нее это не получается. Потому что все это ненормально, и тут уж ничего не поделаешь.

— Завтра тоже пойдешь к ней?

— Да.

Я припарковал машину в тихом жилом квартале, неподалеку от «Городской клинники Кембриджа». Это был уютный район, с традиционно старинными домами и кленами, высаженными вдоль дороги. Тротуары вымощены брусчаткой; словом, все как и должно быть в Кембридже. Пока я был занят парковкой, сюда же подкатил Хаммонд на своем мотоцикле.

Нортон Фрэнсис Хаммонд III олицетворяет собой надежду и будующее медицины. Только он сам не знает об этом, что, пожалуй, к лучшему; иначе он был бы просто несносен. Хаммонд родом из Сан-Франциско и к тому же он является живым воплощением рекламы преимуществ жизни в Калифорнии — загорелый блондин, высокий и весьма симпатичный. Еще он замечательный врач — вот уже пошел второй год, как он проходил последипломную стажировку при «Мем», где к его успехам относятся с таким уважением, что даже не обращают внимания на такие мелочи, как волосы, которые у него доросли уже до плечей, и на усы, тоже длинные, вьющиеся и чрезмерно пышные.

Но говоря о Хаммонде, равно как и еще о нескольких молодых врачах, подобных ему, важно учесть, что они рушат старые, устоявшиеся стереотипы, не восставая в открытую против консервативно настроенного сословия докторского истеблишмента. Хаммонд не собирается никому бросать вызов, выставляя напоказ свои распущенные по плечам волосы, поступая так, как ему больше нравится и разъезжая на мотоцикле; ему просто-напросто наплевать на то, что станут думать о нем другие врачи. Против этого отношения окружающим нечего возразить, и они принимают его таким, какой он есть — в конце концов в медицине-то он все-таки разбирается. И хотя внешность его раздражает очень многих, но зато и придраться им тоже вроде бы не к чему.

Так что Хаммонд продолжает беспрепятственно продвигаться в выбранном им направлении. А будучи при этом врачом-стажером, он выполняет еще и очень важную назидательную функцию. Он оказывает влияние на молодых врачей, на тех, кто еще младше его. А именно на них и возложены надежды за будущее медицины.

Со времен Второй мировой войны в медицине произошли разительные изменения. Это можно назвать двумя последовательными волнами инноваций, нахлынувшими одна за другой. Первая из них, начавшаяся сразу же в послевоенный период, принесла с собой новые научные знания, следовавшие одно за другим открытия, новые техники и методики. На раннем этапе этого вплеска было положено начало применению антибиотиков, а затем последовало изучение электролизного баланса, структуры протеинов и генных функций. На этом этапе достижения по большей части носили научный и технический характер, но именно они оказали решающее влияние на состояние дел во всей медицинской практике, и к тому же вплоть до 1965 года три из четырех наиболее часто назначаемых пациентам классов лекарств — антибиотики, гормоны и транквилизаторы — были разработаны и созданы в послевоенное время.